Лирику Ф. И. Тютчева традиционно определяют как философскую, медитативную, но в ней есть ещё один важный и заметный пласт — любовная тематика. В её описании, безусловно, должны прослеживаться слова, обозначающие различные чувства, такие, как, собственно, любовь и страсть. И действительно, основной пласт лексем данной лексико-семантической группы встречается именно в стихотворениях, посвященным любви.

Понятие любовь в стихотворениях Тютчева развивает разветвлённую систему значений, в силу существования различных ипостасей этого понятия: от божественной до плотской — и практически все её варианты отражены в поэтических произведениях.

Любовь в «Поэтическом словаре Ф. И. Тютчева» представлена 4 значениями. В первом значении ‘чувство глубокой привязанности к кому-, чему-либо’ мы не обнаружим примеров, иллюстрирующих антропоморфную метафору, так же, как и для четвёртого ‘особое чувство доброты, привязанности, преданности; источник этих чувств’. Это объясняется тем, что данные значения, не выходя за рамки поэтической абстракции и существуя эфемерно, не могут быть конкретизированы в различных человеческих проявлениях, поэтому мы оставим их вне нашего рассмотрения. Тем не менее, несмотря на отвлечённое толкование второго значения ‘объективно существующее абстрактное явление живой природы, реализующееся в морально-нравственных отношениях, ощущениях, представлениях’ [1, с. 343] оно иллюстрируется обширным кругом метафор, в том числе и антропоморфных: ... Всё, всё погибло — счастье и надежда, / Надежда и любовь! («Кораблекрушение») [2, с. 75], И опять звезда играет / В лёгкой зыби невских волн, / И опять любовь вверяет / Ей единственный свой челн («На Неве») [2, с. 165]. Для этой лексемы в данном значении актуальна оказывается антитеза зарождение-смерть, несущая чёткий отпечаток антропоморфности, ведь, как мы уже выяснили, образование словосочетаний с понятием гибель имеет ярко выраженный «очеловеченный» оттенок. На лингвистическом уровне это отражается антропоморфным образом умирающей любви. Доказательством того, что любовь сравнивается именно с человеком, становится выбор языкового контекста: при сравнении с животным могло бы быть подобрано выражение, отражающего смерть зверя, — околеть, сдохнуть, при сравнении с растением — засохнуть, зачахнуть, но Тютчев выбирает именно погибнуть, несущее дополнительный оттенок трагизма и неизбывной печали. Пример с вверяющей любовью указывает нам на чёткое очеловечивание абстрактного чувственного объекта, представление его в виде отдельного яркого антропоморфного героя. Также мы можем сказать о том, что любовь как человек отличается простотой и наивностью характера, потому как она без раздумий вверяет, то есть доверяет, отдаёт своё существование и жизнь согласившихся быть с ней бурным волнам, непредсказуемым стихиям. Таким образом, любовь выделяется из мира природы, это чувство надприродное и надчеловеческое. Но, в силу того, что подобные объекты (так как отсутствует отдельная образная система и сообразная культурная традиция) привычно описываются как люди, она оказывается вписана в антропоморфный ряд, несмотря на то, что обозначает большее, чем может познать человек. Это философское осмысление любви.

Наиболее распространённым в нашем языке для лексемы любовь является значение, отражающее человеческие отношения, но в «Поэтическом словаре Ф. И. Тютчева» оно регистрируется только третьим: ‘Душевное и физическое влечение лиц разного пола друг к другу’ [1, с. 344]: ...Всё обозначилося вновь.../ Твоя утраченная младость, / Моя погибшая любовь! («Двум сёстрам») [2, с. 82], Любовь осталась за тобой, / В слезах, с отчаяньем в груди («Из края в край, из града в град...») [2, с. 133]. Любовь оказывается связана с трагедийным жизненным началом, слезами и страданием. Таким образом, отражается само тютчевское понимание сути любви как поединка рокового, в котором нет победителя, а есть только боль и кровь души и сердца, подчас приводящая к гибели одного из любящих или его отречению от чувств, составлявших основу его жизни. Вновь перед нами предстаёт образ погибшей, умершей любви. В стихотворении «Двум сёстрам» он оборачивается своеобразным панегириком, торжественным и печальным, это своеобразная ода павшему в бою, бою с чужим сердцем и собственной душой. Высокое значение приобретается за счёт подбора лексем (абстрактные существительные любовь, радость, определения, выраженные причастиями), традиционных культурно-контекстуальных перекличек с русской литературой своего времени (всё... вновь). Создаётся оно и за счёт уже неоднократно рассматривавшегося нами антропоморфного образа погибшей любви. Проследив его распространение, мы может говорить о важности и закономерности этого образа: ни в одном другом состоянии, кроме этого пограничного, любовь нам не показана. Для Тютчева практически не характерно представление её как счастливой и безмятежной поры человеческой жизни (в таком виде с ней традиционно связаны цветы, солнце и блеск, то есть, объекты природы, и, как следствие, природная метафорика). Она представлена как трагедия, поэтому и наделена чертами «несовершенного создания природы», то есть человека, и, следовательно, обладает довольно ярко выраженной антропоморфной семантикой.

Любовь в слезах — можно было бы понять это как определение самого состояния человека, в момент, когда его сердце сжимается от предчувствия расставания, но в контексте стихотворения, не отказываясь от уже выделенного понимания смысла, можно увидеть более широкое поэтическое полотно. Любовь в данном случае — это не только условное антропоморфное создание, плачущее от осознания собственной ничтожности и ненужности, но и перифразированный образ оставленной возлюбленной.

Рассмотрим более экспрессивное и менее распространённое (любовь встречается 83 раза, страсть — всего 14) существительное страсть. «Поэтический словарь Ф. И. Тютчева» указывает на наличие в тютчевских контекстах трёх значений этой лексемы, при этом третье, совмещающее первое и второе значения, лишено образности.

Страсть. 1. Сильное чувство, слабо управляемое рассудком. 2. Сильная любовь с преобладанием чувственного влечения [1, с. 769]. Но песнь его нигде не умолкала, / - Хоть из груди, истерзанной страстями, / Она нередко кровью вытекала... («Байрон») [Тютчев: 98], Когда чужим страстям послушный, / Игралище и жертва тёмных сил, / ... Он божеством себя провозгласил... («Ватиканская годовщина») [2, с. 259], Твой милый взор, невинной страсти полной, /... Не мог умилостивить их... («К Н.») [2, с. 68], Смотрите: полоса видна, / И словно скрытной страстью рдея, / Она всё ярче всё живее / — Вся разгорается она... («Молчит сомнительно Восток...») [2, с. 222].

В первом значении при, казалось бы, контекстуально не выраженной антропоморфности, она угадывается на образном уровне: страсть представляется как демоническое человекоподобное существо, стоящее за спиной человека и наталкивающее его на неблаговидные поступки. Это своеобразная перифраза известного апокрифического христианского образа ангела и демона, неотступно сопровождающих каждого человека, располагаясь на его правом и левом плече, а также направляющих его к определённым жизненным решениям. Несмотря на то, что в тютчевском тексте страсти терзают грудь, а не вещают на ухо, также можно говорить об их попытке повлиять на жизнь героя стихотворения. Страсти пытаются заполучить в своё распоряжение его душу и сердце, а вместе с ними и возможность контроля над его поступками. Иными словами, страсти есть демоническое проявление, наделённое человеческими и звериными чертами, жаждущее подчинения.

В стихотворении «Ватиканская годовщина» Римский папа представлен как игрушка и жертва «тёмных сил», провозгласивший себя божеством (то есть наподобие Бога) в результате приобщения к чужим (не собственным) страстям. Страсти, каковы бы они ни были, по Тютчеву, должны исходить из собственного сердца, а не заимствоваться у других. В таком случае страсть может быть невинной, тайной. Полюс оценочности в этом случае стирается, лексема воспринимается как нейтрально окрашенная; на первый план выходит значение собственно чувства. В словосочетании невинная страсть нас привлекает сочетаемость по типу оксюморона: понятие страсть подразумевает чувственное влечение (что отражено и в словарном толковании), невинный же — отсутствие каких-либо возмущений души и тела. Таким образом, в стихотворении подчёркивается не только состояние лирической героини (она любит), но и её возраст и неопытность (невинность чувств — атрибут юной, впервые влюблённой девушки). «По Тютчеву, владеть каким-то явлением — это знать его не только в готовом виде, но и в черновом, недосозданном» [3, с.169], а это значит, что герой смог увидеть зарождение огня в только что расцветшей душе. Вообще, по Тютчеву, страсть — это то, что скрыто от посторонних, её можно заметить только во внешних проявлениях (взор) или догадаться о ней (скрытая страсть). Ведь жизнь эмоций не менее стеснена, чем жизнь мысли (наиболее яркое доказательство этого — интерпретация известнейшего тютчевского образ Фонтана из одноимённого стихотворения) и слова (мотив молчания). Исследователь А. В. Чичерин отмечает, что в основном в текстах Ф. И. Тютчева «...задача ...не в прояснении образа, а в том, чтобы увести в его глубины, может быть и смутные, но раскрывающие неведомые тайны» [4, с. 288]. Это же можно отнести к системе образов, отражающей чувственное восприятие жизни, в котором нет прямо выраженных эмоций, все они оказываются или опосредованными, или скрытыми (как мы уже выяснили, для отражения человеческих состояний Тютчев вообще редко использует «полновесные», полнозначные слова, предпочитая восстановить необходимое значение из сложного контекста).

Список литературы

  1. Голованевский А. Л. Поэтический словарь Ф.И. Тютчева. Брянск: РИО БГУ, 2009.
  2. Тютчев Ф.И. Полное собрание стихотворений / Сост., подгот. текста и примеч. А.А. Николаева. Л., Сов. писатель, 1987.
  3. Берковский Н.Я. Ф.И. Тютчев // Берковский Н.Я. О русской литературе. Л., 1985. С. 155–199.
  4. Чичерин А. В. Стиль лирики Тютчева // Контекст—1974. М., 1975. С. 275–294.